"Долго" и "счастливо"- вообще несовместимые понятия.
Я не знаю, почему они называют это одним словом. Не представляю, как об этом вообще можно говорить. Для меня это было больно и страшно, страшно и больно, больше ничто.
Я ударилась затылком о твёрдое — в голове словно бы прибавилось веса. Я молчала почему-то сначала, но потом захлёбывалась криком. Я чувствовала, что могу кричать громче, что моё тело может. Почему-то не получалось.
Было очень стыдно. Грязно, стыдно, липко, больно. Такая странная и наружная и внутренняя боль одновременно.
Сейчас чувствую, словно это было — пластами. Снаружи у меня ломит руки и горят царапины; немного глубже — у меня внутри это, инородное. Где-то ещё я глотаю слёзы, сопли и всхлипы вперемешку, с хрипом рыдаю, совсем как в детстве "ну же, заметьте уже!". И, конечно, пласт, в котором я — это я. Ничто с блестящими глазами, вата и ничто.
Когда всё закончилось, он был рядом. Едва ощутимо касался пальцами. Никто не касался меня так трепетно раньше. Хотелось отстраниться, хотелось уйти, но я молча ждала рассвета. Времени, когда начнёт ходить утренний транспорт.
Сначала казалось, это нельзя пережить. Покуда ехала а маршрутке, и люди — они не знали, не знали, не знали. Какая-то женщина в темно-синем платке передала деньги за проезд. За проезд!
..Спустя сколько-то я пересилила себя и пошла в милицию. Не знаю, чего ожидала. Думала, что будет плохо, если вдруг с кем-то ещё... случится. У меня спросили: "имя, адрес знаете?". Им было смешно. Они говорили, "он что, показал оружие и всё?". Говорили: "как — угрожал? А курок взвёл?".
Это значило: ты сама хотела, а теперь на парня заяву накатать хочешь, шлюха. Под гогот — не могу вспомнить, что казалось им таким смешным, не получается — я ушла оттуда. Силы, которые я собирала по капле, чтобы прийти сюда и исполнить гражданский долг (я пообещала себе не полагаться на систему), с каждым выдохом оказывались только странным оцепенением, из-за которого я вообще не чувствовала границ своего тела.
Мне было — двадцать.
Такие дела.
Я ударилась затылком о твёрдое — в голове словно бы прибавилось веса. Я молчала почему-то сначала, но потом захлёбывалась криком. Я чувствовала, что могу кричать громче, что моё тело может. Почему-то не получалось.
Было очень стыдно. Грязно, стыдно, липко, больно. Такая странная и наружная и внутренняя боль одновременно.
Сейчас чувствую, словно это было — пластами. Снаружи у меня ломит руки и горят царапины; немного глубже — у меня внутри это, инородное. Где-то ещё я глотаю слёзы, сопли и всхлипы вперемешку, с хрипом рыдаю, совсем как в детстве "ну же, заметьте уже!". И, конечно, пласт, в котором я — это я. Ничто с блестящими глазами, вата и ничто.
Когда всё закончилось, он был рядом. Едва ощутимо касался пальцами. Никто не касался меня так трепетно раньше. Хотелось отстраниться, хотелось уйти, но я молча ждала рассвета. Времени, когда начнёт ходить утренний транспорт.
Сначала казалось, это нельзя пережить. Покуда ехала а маршрутке, и люди — они не знали, не знали, не знали. Какая-то женщина в темно-синем платке передала деньги за проезд. За проезд!
..Спустя сколько-то я пересилила себя и пошла в милицию. Не знаю, чего ожидала. Думала, что будет плохо, если вдруг с кем-то ещё... случится. У меня спросили: "имя, адрес знаете?". Им было смешно. Они говорили, "он что, показал оружие и всё?". Говорили: "как — угрожал? А курок взвёл?".
Это значило: ты сама хотела, а теперь на парня заяву накатать хочешь, шлюха. Под гогот — не могу вспомнить, что казалось им таким смешным, не получается — я ушла оттуда. Силы, которые я собирала по капле, чтобы прийти сюда и исполнить гражданский долг (я пообещала себе не полагаться на систему), с каждым выдохом оказывались только странным оцепенением, из-за которого я вообще не чувствовала границ своего тела.
Мне было — двадцать.
Такие дела.
Это такая запись-варнинг, чтобы желающие успели отписаться есть тут кто остался вообще