Дисклеймер: персонажи принадлежат
звуковой дорожкезвуковой дорожке:
Никого не извлекаю.
Предупреждения:
а) не смотря на авторские любимые восклицания "не жертвуйте правдоподобностью ни в чьё имя!1111рас" в кол-ве три сотни пять сотен штук, именно это он в тексте взял и сделал. И нет, это не оправдывается.
б) кусок текста, о котором предупреждение 1, испоганит вас всё впечатление
в) текст изобилует претензиями == это "автор" ноет так
Саммари: синдром Дженовезе
понятнее, но спойлерней, он же эффект свидетеляА ещё, этосамое. Это просто выплеск нытья. Можете не искать впечатлений~480 словЭто звучит как "бац". На самом деле целый комплекс шумных-без-сонорных — визг-шепот трения, тише, но внушительней которого расскатывается писк-скрип торможения, поверх же ложится глухой, но громкий чуть влажный стук удара. Но всё равно куцый "бац" — так, во всяком случае, остаётся в голове.
В первую секунду все молчат.
Молчат достаточно громко, чтобы "о мой бог" от какой-то женщины в красной майке прозвучало грозным рокотом грома. Это как ойканье — первый самый звучный, и не важно, что потом, хоть протяжные крики на одной ноте повыше. В этот раз никто не кричит. Молчит даже испуганный жизнью, дорогой и черт знает чем ещё водитель.
Кто-то причитает, глубокий бас озвучивает "ну нихуя ж себе" и клочки толпы наконец оживают. Шепчутся о "выехал" и прочих "ты видела?" сбившиеся в кучку женщины, подбегают посмотреть поближе самые сердобольные, дружно разбрасывают громко-восторженные флюиды любопытного ужаса. Смотрят, смотрят, смотрят. Кто-то симулирует присутствие разума и предлагает звонить. Далее мнения растекаются в разные стороны: в скорую, "ментам", дяде-травматологу. Кто-то предлагает священника. (В такие моменты понимаешь, почему ни у кого из "богов" нет телефона. Вот уж о ком не стали бы спорить.)
Офисного вида усталая дама достаёт полупрозрачный мобильный в ладонь площадью и спрашивает, как звонить. Код нужен, да? Кто-нибудь знает, какой? Никто; девочка школьного возраста фыркает что-то о "погуглите", но сама стоит, засунув руки в карманы. Её глаза блестят любопытством в пополам с отвращением откровеннее, чем у взрослых, она то и дело бросает по-воровски короткие взгляды в сторону сбитого.
Гореводитель, пошатываясь, выбирается из машины. Он бледен, как полотно, его трясет так сильно, что это немного смахивает на эпилептический припадок. К жертве пробиться ему удаётся не сразу, да и у неё он стоит, словно сомнамбула, а затем неловко пытается нащупать пульс.
У него не выходит, разумеется, а остальные и не пытаются. Кто-то уже разворачивается и уходит, мимо проезжают пестрящие любопытными лицами авто, оглушающе громко чирикают во все свои крохотные глотки птицы. Запах, правда, стоит — не передать. А в целом тихо, спокойно, и, может, только кажется.
Откуда-то приезжают-таки наверняка вызванные жителем одного из домов "менты".
Тот из них, что помоложе, подходит к толпе, окидывает её внимательным взглядом, интересуется мимоходом:
— Врач есть?
Одна рука — тяжелая на вид, уверенная, мужская — поднимается вверх отточенным в начальной школе движением. Звучит басовитое "ну, я".
Толпа затаивает дыхание в возмущении чужим бездействием. О своём она уже успела забыть — если, конечно, ей доводилось помнить.
— Как так! — возмущается через пару секунд, отмерев, тучная женщина с плотно набитой тканевой сумкой в руках. Из тех, кто подошёл поближе с самого начала. — Как можно было..!
— А вы ему помочь хотели? Мне казалось, поплакать над трупом. Уж простите, — оправдывается доктор. Он теперь виноват больше никчёмного нет-вы-только-видели-как-он-ехал водителя, и, разумеется, сильнее любых тёток с тканевыми сумками.
Через пару десятков минут является, скрипя колёсами, и карета скорой помощи. Действительно "карета", надкусанное старой доброй ржавчиной ведро на облизанных наждачными языками дорог шинах.
Пострадавшего приехавшие поднимают медленно и неспешно, о чём-то между собой переговариваясь.
Птицы заходятся жизнелюбивым чириканьем.
Толпа понемногу разбредается.